Евгений Сартинов - Слишком жаркий Кипр [СИ]

Так что, когда через полчаса в дверь их номера сильно постучали, то в ответ раздался заполошный крик Ольги.

— Сейчас-сейчас! Подождите нас в холле! Мы быстро!

Нельзя сказать, чтобы Василий и Елена Зубрилины за пять минут сильно притомились, но, когда на верхней площадке лестницы показались их новые друзья, оба в один голос воскликнули: — Ну, наконец-то вы! Сколько можно ждать!

При этом оба отметили, что опоздавшие чертовски хорошо выглядят. Они смотрелись вместе: высокий, с узкой талией и широкими плечами Юрий, и не менее высокая, стройная Ольга. На изысканный взгляд записных донжуанов ноги и руки Малиновской были чересчур накачанными, плата за чрезмерное увлечение спортом. Но вот черные волосы, темные, красивой формы глаза и в любое время года белая кожа лица хорошо гармонировали с русоволосым Астафьевым, чье мужественное лицо обрусевшего ковбоя невольно притягивало взгляд любой женщины. Даже небольшой шрамик на левой щеке, не портил этого впечатления, а скорее прибавлял больше шарма. Характерной особенностью этого лица были разного цвета глаза, один был зеленым, другой голубым.

— Ну, вы чего так долго?! — нетерпеливо спросил Василий.

— Да, Юрка вон спал до последнего, еле разбудила, — свалила все на мужа Ольга.

— Значит, замучила вчера мужа до смерти, — ехидно заметила Елена.

— Да его замучишь…

— Да ты признайся сначала, потом отпираться будешь! — захохотал над собственной избитой фразой Василий.

— Пошли, а то все места на улице в кафе разберут! — поторопила Зубрилина.

Они вышли на улицу, и на Астафьева снова накатил неповторимый запах моря. Именно он поразил его три дня назад, когда он только ступил на трап самолет, доставивший их с Ольгой в Никосию. Он чем-то неуловимым отличался от такого же запаха в Сочи, или в Крыму. В нем был подмешал терпковатый запах каких-то чудных средиземноморских трав, и даже пыль на этом острове была какая-то особенная, летучая, пахучая, импортная.

А с Зубрилиными они познакомились уже в отеле, хотя, как оказалось, они летели одним самолетом, но сидели слишком далеко друг от друга. Зато в фойе отеля, услышав разговор Юрия с сопровождающим гидом, Василий сразу подошел к нему.

— Слава богу, хоть кто-то из русских вместе с нами в этом чертовом отеле! А то нам сказали, что тут в отеле одни немцы, да шведы, — сказал он, протягивая свою широкую, как лопата руку. — Василий Зубрилин. А это моя жена Ленка. Мы оба из Сургута.

Эта фраза про Сургут многое объясняла в отношении их новых знакомых. Рослый, с большой, крупной головой, еще и украшенной кудрявой шевелюрой, Василий сразу производил впечатление очень сильного человека. Он был явным начальником среднего звена в нефтяных отечественных синекурах. То, что он вышел из народа, говорили и широкие плечи, и атлетическое сложение нефтяника, и еще не до конца сошедшие мозоли. А вот весьма приличная одежда, намечающийся животик, и сама поездка на Кипр, как раз о недавнем взлете его карьеры. По сравнению с ним Елена казалась миниатюрной, хотя на самом деле ростом была далеко за метр семьдесят пять. Естественная блондинка, она была типичной русской красавицей: курносой, голубоглазой. Сеточка морщин возле глаз подсказывала, что она далеко не школьница, но и мужу ее было не двадцать лет, а как минимум тридцать пять.

Как поняли позже Юрий и Ольга, для Зубрилиных это была свадебная поездка. Медовым месяцем это назвать было нельзя, Зубрилины жили вместе уже два года, но только сейчас решили расписаться, и отдохнуть еще на теплом море.

Лимассол не даром называют самым русским городом на Кипре. Даже сейчас, когда бархатный сезон неумолимо шел к концу, здесь по городу сновали сотни русских туристов. Еще бы, сейчас, в конце октября, температура воздуха доходила до плюс двадцать восьми, температура воды еще держалась до двадцати двух. Но с утра было как раз прохладно, и, посовещавшись, обе пары на пляж не пошли, а отправились в аквапарк. Это тем более устраивало Астафьева, ведь он не умел плавать. На открытой воде он как-то терялся, готов был запаниковать, даже при наличии спасательного жилета, а в аквапарке утонуть было проблематично. В этот день народу там было больше обычного. Кроме детей подтянулись и родители, решившие, что вода в море стала чересчур холодной. Так что две супружеских пары мало чем выделялись среди остальных туристов. Разве что одеждой. Если Зубрилин и Ольга блистали почти полной обнаженкой, то на Юрии кроме плавок была надета еще темная футболка, а Елена умудрилась надеть закрытый купальник, да к тому же под него одела еще и майку, прикрывавшую плечи.

— Я думала, мы на море пойдем, а там холодно, — так объяснила она свой наряд.

Постепенно все четверо развеселились, после очередной водяной горки Ленка со смехом прыгнула на спину Астафьева, и начала его слегка топить. Почувствовав это, тот от ужаса взвился на воздух с такой силой, что Ленка с хохотом отлетела далеко в сторону. При этом она умудрилась разорвать на Астафьеве майку. Когда она отсмеялась, и пришла в себя, то увидела, что ее муж с интересом и удивлением рассматривает что-то на торсе Юрия.

— А это что у тебя такое, Юрка? — спросил он. Тут и Елена поняла, почему их новый знакомый ни разу не разделся по пояс даже на городском пляже. Во всю грудь Астафьева, от кадыка до пупка был обширный шрам в виде семиконечного, православного креста. При более пристальном рассмотрении оказалось, что это была целая серия шрамов, вырезанных аккуратно, и даже с художественным старанием. По ширине крест превышал сантиметр, а в поперечинах и того больше.

Это было художество того самого Шаха, он полчаса вырезал этот крест на груди своего пленника.

— Да, это долгая история, — отмахнулся Юрий, — грехи молодости.

Но Зубрилин был готов поклясться, что шрам то был совсем новый, еще розовый. Между тем хорошее настроение Астафьева сошло на нет.

— Может, пойдем, где-нибудь перекусим? — предложил он Ольге. Та согласилась. Зубрилины, естественно, увязались вслед за ними. Постепенно настроение Астафьева пришло в норму, но он был не столь беспечен, если бы слышал телефонный разговор на одном, явно кавказском языке.

— Мамой клянусь, это он! И лицо его, и этот крест ему Шах, да будет ему вечный рай на небесах, вырезал на груди перед смертью. Я сам там при этом был. Наши еще говорили, что это как раз он недавно убил Хаджи.

— Хорошо, выясни, где он живет, но пока не трогай. Я сам им займусь.

— А если встречу один на узкой тропе?

— Тогда действуй. Хотя, мне охота встретиться на этой тропе с ним самому.

Сказав это, говоривший положил трубку, и покосившись на лежавшую на его кровати женщину, обратился в сторону Мекки, и, проведя ладонями по лицо, воздал хвалу Аллаху.

— О, Всевышний, твоя мудрость и доброта не имеют предела. Покарать кровных врагов своими руками, это величайшая твоя милость.

ГЛАВА 2

Погода в этот день разыгралась не на шутку. Красный столбик термометра поднялся в этот октябрьский день до двадцати девяти градусов, и так не верилось, что в России сейчас идут сплошные серые дожди, а по полям и дорогам царствует жидкая грязь. В такую блаженную погоду было не охота париться в кафе и барах, так что все уличные кафе пользовались большей популярностью.

За прошедшие три дня обе пары съездили в соседний, не менее популярный город Ларнак, причем набережная там понравилась им гораздо больше, чем в Лимассоле. Побывали они в Пафосе, где по легенде родилась сама Афродита. Эти развалины не особенно их вдохновили, у себя на родине они видели руины и повнушительней. Ездили они на местное соленое озеро, смотреть на розовых фламинго и, расположенную там же, мечеть Айв-Нана, имени какой-то местной мусульманской святой. Ни то ни другое их не вдохновило. Фламинго были так далеко от берега, что казались серыми, крючконосыми цаплями. А приземистая мечеть показалась им всем уж очень маленькой.

Зато вечерами они обходили рестораны и кабачки. Одобрили при этом штук десять подобных увеселительных заведений, и сегодня они намеревались продолжить эти исследования. Они уже испробовали не очень изысканную, скорее деревенскую пищу киприотов. Там преобладали все натуральные продукты вроде поджаренного овечьего сыра, овечьего же мяса и морепродуктов. Ольге понравилось темное, с тысячелетней историей киприотское вино — «Коммандария». Мужчины же не оценили подобных изысков, и, перепробовав все от «Хенесси», до текилы, вернулись к родной водке.

— И чего это виски хвалят? — рассуждал как-то Василий после того, как они уговорили литровую бутылку "Блек Джета". — Самогонка самогонкой. У меня мать лучше гнала, а потом настаивала на кедровых орехах и можжевельнике. Запаха сивухи вообще не было, а по башке шарабанило, как молотком.

В первом же кафе, расположенном на большой платформе над обрывом, они наткнулись на фестиваль русского шансона. С невысокой сцены рослая, фигуристая девушка хрипловатым голосом пела что-то про тяжелые утраты на своем скользком жизненном пути. Удивительно, но, словно для них, пустым оставался один единственный столик в самом углу открытой площадки, около балюстрады ограждения. Устроившись, и осмотрев публику, Астафьев хмыкнул, и тихо, прикрыв ладонью рот, сказал жене: — Смотри-ка, и наши Железногорские авторитеты тут.